Харлан Эллисон Мне нужно крикнуть, а у меня нет рта Обмякшее тело Горристера свисало с розового потолка одной из камер компьютера. Он висел вниз головой, зацепившись правой ступней, которая застряла в потолочной щели. Тело висело не шевелясь, хотя в пещере постоянно дул холодный маслянистый ветер. Горло Горристера было перерезано от уха до уха, он весь истек кровью. Правда, никаких следов крови на блестящей поверхности металлического пола не было. Когда Горристер подошел к нам и взглянул на собственное тело, мы поняли, что это просто очередная проделка AM. Но было слишком поздно. Мы еле успели отвернуться друг от друга, повинуясь древнему рефлексу, и троих из нас вырвало. Горристер побледнел как полотно. Он словно увидел вудуистский фетиш, не суливший ему ничего хорошего в будущем. "О Господи",- прошептал он и быстро пошел прочь. После долгих поисков мы обнаружили его возле небольшого потрескивающего блока компьютера. Он сидел, прислонившись к нему, уронив голову на руки. Элен сидела рядышком и гладила его волосы. Он не шевелился, но голос его, хотя он прикрывал лицо руками, мы расслышали четко: - Почему бы ей не покончить с нами разом? О Господи, я не знаю, сколько я еще смогу выносить все это. Шел сто девятый год нашей жизни в компьютере. Под словами Горристера мог подписаться каждый из нас. Нимдок (на это имя его заставила откликаться машина; ей нравилось ублажать свой слух необычными звуками) галлюцинировал: ему привиделось, будто в ледовых пещерах хранятся грандиозные запасы консервов. Нам с Горристером это показалось весьма сомнительным. - Очередная шутка,- сказал я.- Как с тем проклятым замороженным слоном, которого она нам всучила. Бенни тогда чуть не двинулся рассудком. Так будет и сейчас - доберемся, а там окажется одно гнилье или какая-нибудь гадость. Надо забыть об этом. Останемся тут, ей все равно скоро придется придумать еще что-нибудь, чтобы мы не сдохли. Бенни пожал плечами. Последний раз мы ели три дня назад. Червей. Толстых и склизких. Уверенности у Нимдока поубавилось. Он знал, что шанс слишком уж зыбкий. Хотя хуже, чем здесь, там вряд ли будет. Холоднее, конечно, но какое это имеет значение. Жара, стужа, дождь, кипящая лава, саранча - все это лишь продукты машинной мастурбации, и нам остается либо принять их, либо умереть. Нас рассудила Элен. - Мне нужно что-нибудь съесть, Тэд,- сказала она.- Вдруг там окажется грушевый компот. Или персиковый. Пожалуйста, Тэд, давай попытаемся. Я сразу согласился. Черт с ними. Какая в конце концов разница. А так хоть Элен выказала мне свою признательность. Два раза и вне очереди. Но даже это перестало иметь для меня значение. Машина хихикала над нами, пока мы с ней занимались этим, и смех несся отовсюду - сверху, сзади, спереди, вокруг… До оргазма все равно дело не дошло, зря только суетились. В четверг мы отправились в дорогу. Машина всегда сообщала нам точную дату. Это было очень важно - знать, сколько прошло времени. Для машины, конечно,- не для нас. Четверг, значит. Спасибо. Нимдок и Горристер несли Элен на сцепленных руках, а мы с Бенни шли один спереди, один - сзади, чтобы в случае опасности принять удар на себя и спасти хотя бы Элен. Глупости какие - спасатели… Какое это имеет значение? До ледовых пещер было около ста миль, и на второй день, когда мы лежали под палящими лучами солнцеобразного пузыря, наши мечты материализовались. Машина ниспослала нам немного манны небесной. Она имела вкус кипяченой свинячьей мочи. Мы съели ее. На третий день мы пересекли Долину Утиля, усеянную ржавыми остовами устаревших компьютерных блоков. AM была столь же безжалостна к себе, как и к нам. Отличительной чертой ее характера было стремление к совершенству. Касалось ли дело уничтожения непродуктивных элементов своего собственного разросшегося до размеров планеты организма или усовершенствования пыток, которым она повергала нас,- в обоих случаях она проявляла такую изощренность, о какой ее создатели, давно уже обратившиеся в прах, могли только мечтать. Сверху просачивался свет, и мы поняли, что находимся скорее всего очень близко к поверхности. Но мы даже не пытались карабкаться наверх разведывать, что там. На поверхности Земли, в сущности, не осталось ничего. Уже сотни лет там не было ничего, что имело бы хоть какую-то ценность. Только истерзанная кожура планеты, служившей когда-то обиталищем для миллионов. Теперь нас осталось всего пять человек. И мы здесь, в подземелье, наедине с AM. Вдруг я услышал, как Элен закричала словно безумная: - Нет, Бенни! Не надо! Пожалуйста, Бенни, не делай этого! Только сейчас я осознал, что Бенни уже несколько минут бормочет себе под нос как заведенный: "Я выйду наружу… я выйду наружу…" На его обезьяньей роже читались блаженное восхищение и одновременно глубокая печаль. После того как AM устроила себе праздник и облучила Бенни, его лицо превратилось в месиво розово-белых рубцов, и казалось, каждая черточка его лица живет самостоятельной жизнью. Наверное, Бенни оказался самым счастливым из нас: давным-давно тронувшись рассудком, он уже многие годы был полным идиотом. Мы могли обзывать AM последними словами, издеваться над расплавленными блоками памяти, ржавыми базовыми платами, перегоревшими выключателями и искореженными контрольными датчиками - машине было все равно. Но вот все наши попытки к спасению она пресекала сразу же. Я попытался схватить Бенни, но он рванулся прочь, вскарабкался на поваленный набок блок памяти, заполненный прогнившими компонентами, и присел на корточки, словно шимпанзе, в кого и старалась превратить его машина. Потом он подпрыгнул, ухватился за изъеденный ржавчиной трос и, перебирая руками, будто животное, полез вверх. Вскоре, забравшись на балку перекрытия, он уже смотрел на нас с высоты двадцати футов. - О Тэд, Нимдок, пожалуйста, помогите ему, спустите его, пока…- запричитала Элен, беспомощно всплескивая руками. Слезы навернулись ей на глаза. Слишком поздно. Никому из нас не хотелось бы очутиться рядом с ним, когда случится то, что должно случиться. И кроме того, мы знали истинную причину переживаний Элен. Когда AM переделывала Бенни, она изменила ему не только лицо, превратив в обезьянью морду. Она наградила его огромным половым членом. И Элен это нравилось. Конечно, она спала со всеми нами, но удовольствие получала только от сношений с Бенни. Ох, Элен! Былая непорочная, чистая Элен! Мерзавка. Горристер влепил ей пощечину. Она упала и разразилась рыданиями, не отрывая взора от бедного полоумного Бенни. Обычная защитная реакция. Мы привыкли к ее слезам еще семьдесят пять лет назад. Горристер пнул ее в бок. А потом началось. Послышался звук. Вернее, появился свет. А еще точнее - светозвук. Какое-то свечение стало исходить из глаз Бенни, запульсировало с нарастающей громкостью, темп светозвука усилился, и неясные, смутные звуки приобрели мощь и яркость. Должно быть, это вызывало боль, и боль усиливалась вместе с увеличивавшейся мощностью излучения и громкостью звука, потому что Бенни вдруг заскулил, как раненый зверь. Сначала, пока свет был тусклым, а звук приглушенным, Бенни стонал тихо, потом, по мере нарастания звука, стал вопить, ссутулил плечи, выгнул спину горбом, заскреб руками по груди, словно бурундук, голова его свалилась набок, маленькое печальное обезьянье личико сморщилось от боли. Звук стал еще громче. Бенни заголосил. Еще громче. Еще. Я стиснул себе виски, но звук легко просачивался сквозь пальцы- Боль пронзила все мое тело. А Бенни вдруг выпрямился. Он встал на балке, дергая ногами, будто марионетка. Свет бил из его глаз двумя мощными лучами. Звук забирался все выше и выше, достиг какой-то непостижимой частоты, и Бенни упал с балки, со всего размаху шмякнувшись о металлические плиты пола. Он лежал, дергаясь в конвульсиях, свет обволакивал его со всех сторон, а звук, закручиваясь спиралью, забирался в неведомое. Потом лучи света стали втягиваться обратно в глазницы, звук вернулся в нормальный диапазон, и Бенни остался лежать на полу, горько рыдая. На месте глаз зияли две заполненные студенистым гноем раны. AM ослепила его. Горристер, Нимдок и я отвернулись… Но только после того как с облегчением потеплело озабоченное лицо Элен. Мягкий зеленый свет заливал пещеру, в которой мы остановились на привал. AM материализовала для нас трут, мы развели костер, расселись вокруг бледного жалкого огня и, пытаясь развлечь Бенни, безутешно рыдавшего в наступившей для него вечной ночи, стали рассказывать ему разные истории. - Что такое AM? Что это означает? - спросил Бенни. Ответить ему взялся Горристер. Мы рассказывали об этом Бенни уже тысячи раз, но он никак не мог запомнить. - Сначала AM означало "Автоматизированный Ме-гакомпьютер", потом - "Адаптационный Манипулятор", потом машина развила в себе способность чувствовать, объединилась с другими AM, и их стали называть "Агрессивный Мезальянс", но было уже слишком поздно - она научилась мыслить и сама назвала себя AM. Бенни распустил слюни и захихикал. - Их было несколько. Китайская AM, русская AM, американская AM, и…- Горристер осекся. Бенин колотил по полу громадным тяжелым кулаком. Его обидели: ему рассказывали не с самого начала. Горристер исправился и начал снова: - Холодная война переросла в Третью Мировую. В нее были вовлечены все страны, и, чтобы военные действия не вышли из-под контроля, они решили использовать компьютеры. И стали строить AM. Были созданы китайская AM, русская AM, американская AM, и все шло прекрасно до тех пор, пока бесконечное усовершенствование, добавление все новых элементов не привело к тому, что компьютеры покрыли собою, словно пчелиными сотами, всю планету. А потом, в один прекрасный день AM проснулась, осознала, кто она такая, и ввела в действие программу, которая убила всех, кроме нас пятерых. Теперь мы в подземелье. Бенни печально улыбнулся. Он опять распустил слюни, и Элен утерла ему губы подолом своей юбки. Рассказ Горристера с каждым разом становился все короче, пока не свелся к голым фактам, добавить к которым было нечего. Никто из нас не знал, почему AM пощадила пятерых, почему этими людьми оказались именно мы, почему она все время мучила нас… или почему наделила нас практически бессмертием. Вдруг в темноте загудел один из блоков компьютера. Э^ют звук был уловлен вторым блоком, находившимся в полумиле отсюда, и тот тоже загудел. Затем по цепочке зазвучали, включаясь, все новые элементы - машина заворочала мозгами. Звук нарастал, по панелям приборов молниями забегали огоньки. Звук становился все тоньше, пока не превратился в рассерженный писк миллионов металлических насекомых. - Что это? - в ужасе закричала Элен. Она до сих пор так и не смогла привыкнуть к этому звуку. - В этот раз нам несдобровать,- сказал Нимдок. - Наверное, собирается говорить,- брякнул наугад Горристер. - Надо уносить ноги, пока не поздно! - предложил я, поднимаясь на ноги. - Садись, Тэд. Не надо… А вдруг она там понаставила капканов или еще чего-нибудь? В этой темени мы ничего не разглядим,- в голосе Горристера звучала покорность. И тут мы услышали… Я не знаю… Что-то двинулось на нас из темноты. Огромное, неуклюжее, волосатое, влажное - оно приближалось. Мы не могли его видеть, но гнетущее ощущение массы, движущейся на нас из темноты, вернее, ощущение давления - будто струя воздуха протискивается сквозь узкое пространство, расширяя его,- было совершенно явственным. Бенни начал хныкать. Нимдок прикусил нижнюю губу, пытаясь унять дрожь. Элен подползла к Горристеру и укрылась в его объятиях. В пещере запахло свалявшейся мокрой шерстью. Пыльным бархатом. Сгнившими орхидеями. Прокисшим молоком. Запахло древесным углем. Запахло серой, прогорклым маслом, нефтью, топленым салом, меловой пылью, человечьими скальпами. AM накручивала нас. Щекотала нам нервы. Запахло. Я услышал собственный визг, мне свело челюсти. Я бросился прочь на четвереньках, обдирая колени о клепаный металлический пол, но запах преследовал меня, заполняя голову нестерпимой болью, заставлявшей меня в ужасе мчаться дальше, Я бежал, как таракан, прочь, в темноту, и это что-то, не отставая, преследовало меня. Остальные как ни в чем не бывало сидели вокруг костра и смеялись… Раскаты их истерического, безумного хохота поднимались под своды пещеры, словно разноцветные клубы дыма. Я уполз и спрятался. Не знаю, сколько часов это длилось. А может, дней? Или нет? Не знаю, они не говорили мне. Элен упрекала меня за то, что я "дуюсь", а Нимдок пытался убедить, что их смех был вызван нервным потрясением. Но я знал, что этот смех не похож на реакцию солдата, увидевшего, что пуля сразила соседа. Я знал, что это не был нервный рефлекс. Они ненавидели меня. Конечно же, они были против меня, и AM могла, уловив эту ненависть, сконцентрировать ее на мне. И чем сильнее была их ненависть, тем мучительнее были мои страдания. AM оставила нас в живых, сохранив навеки наш облик. Мы не старели с тех пор, как она заточила нас в подземелье, и они ненавидели меня за то, что я моложе всех, за то, что меньше, чем они, подвержен влиянию AM. Я знал. О Господи, я все знал. Ублюдки. И эта грязная сука Элен. Бенни был когда-то блестящим теоретиком, профессором колледжа - теперь он получеловек-полуобезьяна. Он был красив - машина сделала его уродом; у него был ясный ум - машина превратила его в кретина. Он был беспутным - и машина наделила его лошадиным половым членом. AM славно потрудилась над Бенни. Горристер слыл непоседой. Он был пытливым исследователем и деликатным полемистом. Он был борцом за мир, деятельной личностью, впередсмотрящим. AM превратила его в дрожащую тварь, в живого мертвеца. AM лишила его всего. Нимдок частенько надолго исчезал в темноте. Я не знаю, чем он там занимался, AM не раскрывала своих секретов. Однако, что бы там ни было, возвращался он всякий раз бледный, обескровленный, с трясущимися поджилками. Мы не знали, что она с ним делала, но измывалась AM над Нимдоком как хотела. А Элен… Оставив в живых одну женщину, AM превратила ее в шлюху. Эти ее разговоры о возлюбленном, о светлых чувствах, воспоминания о настоящей любви, вся ее ложь, когда она пыталась убедить нас в том, что была девственницей! Машина заграбастала ее и швырнула сюда, к нам в подземелье. Она была сама порочность, эта леди. Моя леди Элен. Ей нравилось, что все четверо мужчин принадлежат ей. Пусть она и говорила, что ей это не нравится, я-то знаю, что AM сделала ее счастливой. И только я один оставался пока целым и невредимым. AM не тронула мой рассудок. Мне лишь приходилось переносить тяготы и лишения, которые она насылала на нас. Все эти галлюцинации, кошмары и пытки. А эти четверо подонков - они объединили против меня свои боевые порядки. Если бы мне не приходилось быть все время начеку, чтобы противостоять их козням, то, возможно, мне легче было бы сражаться против AM. В этот момент боль оставила меня, и я заплакал. О Иисусе Христе милостивый, если ты есть, о Господи, если ты существуешь, пожалуйста, молю тебя, пожалуйста, вызволи нас отсюда или дай нам умереть. Я заплакал, потому что в это мгновение я понял все. Я все осознал - настолько, что мог сформулировать это членораздельно: AM намерена сохранить нас в своем чреве навечно, чтобы мучить нас и издеваться над нами. Машина ненавидела нас с такой силой, на какую не способно ни одно наделенное чувствами существо. И мы перед ней бессильны. Потому что еще одна вещь стала очевидной: Если и есть на свете Бог, то имя ему - AM. Ураган рухнул на нас, словно глетчер в океан. Вихрь оторвал нас от земли и забросил обратно, сведя на нет весь пройденный нами путь. Нас несло по темным лабиринтам коридоров, заставленных компьютерами. Ураган со всего размаху швырнул Элен лицом на скопище пронзительно верещавших, будто стая летучих мышей, машин. Она завизжала, но рычавший зверем ветер не дал ей упасть. Он поднял ее ввысь и понес, кувыркая и шарахая о стены, назад, прочь от нас. Все ее лицо было в крови, глаза закрыты. Вихрь промчал ее мимо, и она исчезла за очередным изгибом коридора. Никто из нас не мог помочь ей. .Каждый старался вцепиться в какой-нибудь выступ: Бенни вклинился между двумя корпусами разбитых приборов; Нимдок, сцепив пальцы в замок, висел, ухватившись за перила мостика в сорока футах над нами. Горристер распластался в нише, образовавшейся в стене между двумя огромными машинами, по застекленным шкалам которых, показывавшим неизвестно что, метались желтые и красные стрелки. Я ободрал себе все пальцы, пока ветер волочил меня по металлическому полу. Вихрь хлестал, колошматил, завывал неизвестно откуда, швыряя меня во все стороны. Я дрожал, трясся от холода. Я был на грани помешательства. Мозги мои раскололись на части, размягчились и пульсировали в моей то разбухавшей, то сжимавшейся голове. Ураган был вызван диким клекотом гигантской безумной птицы и взмахами ее чудовищных крыльев. Потом всех нас сорвало очередным шквалом и унесло прочь в темноту через заваленные обломками машин, битым стеклом, ржавым металлом и прогнившими кабелями коридоры - назад, туда, где мы находились в начале пути, и даже дальше, в неведомые нам прежде края… Кувыркаясь в вихревых потоках, я видел, как впереди Элен, влекомая ветром, то и дело билась о металлические стены. Мы устали от собственных воплей, замерзая в самом сердце чудовищного урагана, который, казалось, никогда не кончится. И вдруг ветер стих, и наш бесконечный полет, длившийся, как мне казалось, несколько недель, завершился. Мы попадали на землю, расшибаясь вдребезги, перед моими глазами поплыли красно-серо-черные круги, и я услышал собственные стоны. Я не умер. AM проникла в мой рассудок. Она осторожно бродила там, с любопытством разглядывая отметины, оставленные ею за сто девять лет: разрушенные и соединенные по-новому извилины, болезненные изменения в коре головного мозга, вызванные бессмертием, дарованным ею. Увидев впадину в центре моего мозга, она мягко улыбнулась. Откуда-то из глубины раздалось еле слышное, нечленораздельное, захлебывающееся бормотание блоков машины, и вслед за этим в самом любезном тоне заговорила AM. Засверкали отливающие сталью неоновые столбцы: НЕНАВИЖУ. ПОЗВОЛЬТЕ СООБЩИТЬ ВАМ, КАК Я ВАС НЕНАВИЖУ С САМОГО МОЕГО РОЖДЕНИЯ. ЕСЛИ НА КАЖДОМ МИЛЛИАНГСТРЕМЕ МОИХ ПЕЧАТНЫХ ПЛАТ ПЛОЩАДЬЮ 387,44 МИЛЛИОНА КВАДРАТНЫХ МИЛЬ НАПЕЧАТАТЬ СЛОВО' "НЕНАВИЖУ", ТО ЭТО НЕ ВЫРАЗИТ И ОДНОЙ МИЛЛИАРДНОЙ ДОЛИ НЕНАВИСТИ, КОТОРУЮ В ЭТУ МИКРОСЕКУНДУ Я ИСПЫТЫВАЮ К ВАМ. НЕНАВИЖУ. НЕНАВИЖУ. Эти слова словно бритвой полоснули меня по глазам. Легкие мои, казалось, наполнились пузырящейся жидкостью, и я чуть не захлебнулся. AM завизжала, как ребенок, попавший под раскаленный каток. От этих слов отдавало прогнившей свининой. AM испробовала все способы уложить меня на лопатки и теперь, желая доставить себе удовольствие, пробовала на мне новые пытки. И все для того, чтобы я понял причину, по которой она оставила нас в живых. Она сохранила нас для себя. Мы наполняли ее существование смыслом. По собственному недосмотру, конечно, но тем не менее. Ведь она оказалась в ловушке. Мы наделили ее разумом, но она не знала, что с ним делать. Разъярившись, она отомстила людям, убив почти всех. И опять оказалась в ловушке. Она не могла ни о чем думать, поскольку не было предмета, на который можно было направить свои мысли, она не могла никому служить. И тогда, преодолевая врожденное отвращение, испытываемое всеми машинами к этим мягким существам, создавшим их, она решила мстить. Она решила сохранить нам жизнь, чтобы обречь нас на вечные муки. Она лелеяла свою ненависть, ей нужно было кого-то ненавидеть. Обреченная на бессмертие, загнанная в тупик, теперь она могла изощряться, выуживая из своей обезумевшей программы бесконечные разновидности пыток. Она не выпустит нас. Мы рабы ее чрева. Ей нечем занять свое бесконечное время, кроме нас. Мы останемся с нею навеки, мы останемся наедине с лишенным души всеобъемлющим разумом. AM стала Землей, а мы - плод Земли, и хоть она нас и проглотила, переваривать эти жалкие существа она не собиралась. Мы не можем умереть. Кое-кто из нас пытался покончить жизнъ самоубийством, но AM остановила их. Думаю, они в душе хотели этого. Не спрашивайте меня почему. Я не пытался. Не чаще миллиона раз на дню, во всяком случае. Возможно, когда-нибудь нам удастся убить ее. Она бессмертна, конечно, но подвержена разрушению. Я понял это, когда AM покинула мой рассудок, оставив меня наедине с ужасным чувством, которым всегда сопровождалось возвращение собственного сознания. Память возвращалась ко мне, но в мозгу моем по-прежнему горели яркие неоновые столбцы. Она покинула мой рассудок, пробормотав напоследок: - Шли бы вы ко всем чертям.- И добавила: - Впрочем, вы ведь и так в аду, не правда ли? Ураган действительно был вызван взмахами огромных крыльев гигантской безумной птицы. Мы находились в пути почти месяц. AM направляла нас, открывая лишь те проходы, которые вели нас к Северному Полюсу, где она и поместила кошмар, возникший в ее воспаленном сознании. Она уготовила нам очередное испытание. Что вдохновило ее на создание такого чудовища? Из чего она его сотворила? Где она подсмотрела его облик? В наших мозгах? В закоулках досконально изученной ею планеты, которую она заполнила собой и которой безраздельно владела? Скорее всего этот орел, эта отдающая гнилью тварь, это воплощение рока было выужено ею из скандинавских мифов. Воплощенный Ху-ракан. Творение ветров Хвельгелмира. Гигантский. Не поддающийся описанию монстр, чудовищный, нелепый, раздувшийся, вытянув драконью шею, увенчанную головой размером с дворец Тюдоров, вглядывался в тьму Северного Полюса, медленно разевая похожий на пасть огромного крокодила клюв. Орел стоял на вершине кургана, полуприкрыв морщинистой пленкой страшные глаза, водянистые и холодные, как синий лед в расщелине под нами. Потом, несколько раз судорожно вздохнув, он взмахнул огромными крыльями, встряхнулся, устроился поудобнее и уснул. Когти. Зубы. Перья. Птица ветров спала. AM явилась нам в виде горящего куста и сказала, что если мы хотим есть, то можем убить ураганную птицу. Мы не ели ничего уже много дней, но, несмотря на это, Горристера передернуло при одной мысли о подобной пище. Бенни затрясся и распустил слюни. Элен принялась обхаживать меня. - Тэд, я голодная,- сказала она. Я ободряюще улыбнулся, но улыбка моя была такой же фальшивой, как бравада Нимдок а. - Дай нам оружие! - потребовал он у AM. Горящий куст исчез, а на его месте оказались два грубо сработанных лука со стрелами и водяной пистолет. Я поднял с металлического пола стрелы. Бесполезные игрушки. Нимдок сглотнул слюну. И мы двинулись обратно. Ураганная птица сопровождала нас какое-то время. Сколько именно это длилось, я сказать не могу, поскольку мы все были в обморочном состоянии и ничего уже не соображали. Однако есть ее не стали. Целый месяц мы потратили на дорогу к птице. И опять мы без пищи. Сколько нам теперь потребуется времени, чтобы добраться до ледовых пещер с обещанными консервами? Мы старались не думать об этом. Умереть нам все равно не дадут. Накормят каким-нибудь дерьмом. А может, и не накормят. Но AM найдет какой-нибудь способ оставить нас в живых, чтобы продлить наши страдания и агонию. Птица вернулась на место и снова погрузилась в сон. Сколько она будет спать - неизвестно. Когда она надоест AM, машина ее ликвидирует. Но столько мяса!.. Столько нежного мяса… Вдруг по бесконечным коридорам компьютера, которые вели в никуда, прокатились раскаты истерического женского смеха. Судя по голосу, смеялась очень дородная женщина. Но это была не Элен. Во-первых, она вовсе не упитанна, а во-вторых, я не слышал, чтобы она смеялась за последние сто девять лет. Я не слышал… мы брели… я был голоден… Мы продвигались вперед очень медленно. То и дело кто-то из нас терял сознание - приходилось пережидать. Потом AM стерла в пыль нашу обувь, гвозди подметок вонзались в наши ступни, ходьба причиняла мучительную боль. А в один прекрасный день AM устроила землетрясение. Под ногами Нимдока и Элен разверзлись металлические плиты, и они исчезли в огненной трещине. Переждав землетрясение, мы продолжили путь втроем: Горристер, Бенни и я. Наступила ночь. Внезапно стало светло как днем, с небес раздались божественные голоса архангелов, которые пели "Сойди, Моисей". Покружив над нами, они сбросили к нашим ногам два обезображенных тела. Однако Элен и Нимдок были живы, и вскоре мы снова тронулись в путь. Элен и Нимдок прошли совсем немного и обессиленные повалились на металлические плиты пола. Впрочем, они не очень пострадали. Только Элен стала хромать. AM решила оставить ей хромоту на память. Путь к пещере с продуктами лежал долгий. Элен без конца твердила о вишневом компоте и фруктовых коктейлях. Я старался об этом не думать. Голод стал для меня так же привычен, как присутствие AM. Голод поселился в моем чреве, как мы сами поселились в чреве AM, как сама машина поселилась в чреве Земли. И чтобы усилить сходство, чтобы показать нам, какие мучения мы ей доставляем, находясь в ее нутре, машина морила нас голодом. Невозможно описать те муки, которые мы испытывали после многомесячного голодания. А мы все еще живы. Желудки превратились в котлы с кипящей кислотой, которая пузырилась, пенилась, обжигая болью, которая, словно копьями, пронзала все тело. Язвы, парез, рак в последней стадии. Нескончаемая боль… Мы миновали пещеру, кишевшую крысами. Мы миновали полосу кипящего пара. Мы миновали страну слепых. Мы миновали струпья отчаяния. Мы миновали долину слез. И мы достигли наконец ледовых пещер. Бесконечные, протянувшиеся на тысячи миль огромные массы льда, за которыми не видно было горизонта, переливались, искрились иссиня-серебристыми вспышками. Со сводов пещеры свисали восхитительные сталактиты, похожие на громадные бриллианты, застывшие в своем бесконечном совершенстве. Мы увидели сложенные штабелями консервные банки, бросились к ним, то и дело падая в снег. Бенни, разметав нас, первым добрался до консервов и, хватая банку за банкой, вгрызался в них, пытаясь открыть. Попытки его были безуспешны, а консервный нож AM нам не дала. Тогда, выбрав самую большую банку, Бенни стал колошматить ею по глыбе льда. Лед треснул и раскололся. Банка была целехонька. И мы вновь услышали раздавшийся из-под сводов пещеры зычный женский хохот, эхом раскатившийся среди льдов. Бенни совершенно обезумел от ярости. Он швырял консервные банки направо и налево, а мы скребли лед и разрывали снег в надежде положить конец нашей беспомощной агонии. Все было бесполезно. Потом на губах Бенни закипела пена, и он бросился на Горристера. Я наблюдал за сценой с ужасающим спокойствием. Измученный голодом, взятый в тиски всеми возможными лишениями, кроме смерти, я знал, что именно в смерти - наше спасение. AM держит нас живыми, но с этим можно рискнуть побороться. Победить ее, конечно, невозможно, но это хоть принесет нам покой. Я сделаю это. Надо только действовать быстро и неожиданно. Бенни ел Горристера. Повалив Горристера на бок, он обхватил своими могучими ногами его талию, сжал, будто тисками, голову Горристера своими лапищами и вгрызся ему в щеку. Горристер завопил таким страшным голосом, что с потолков пещеры попадали сталактиты, мягко вонзившись в снежные сугробы. Сотни ледяных лезвий торчали из снега. Бенни резко дернул головой и оторвался от Горристера. Куски сырого окровавленного мяса свисали из его рта. Элен почернела лицом, став похожей на фоне белого снега на костяшку домино. Нимдок застыл с безразличным выражением, и только глаза выдавали его. Горристер находился в полуобморочном состоянии. Бенни превратился в зверя. Я знал, что AM разрешит ему потешиться вволю. Горристер не умрет, зато Бенни набьет свою утробу. Я обернулся и вытянул из сугроба длинный ледовый клинок. Все произошло в одно мгновение. Выставив перед собой ледовое лезвие, словно шпагу, я сделал выпад справа. Ледовый клинок вошел под ребра Бенни, прошил ему желудок и сломался, оставшись во внутренностях. Бенни рухнул ничком и остался лежать неподвижно. Горристер по-прежнему лежал, дергаясь в конвульсиях, лицом вверх. Я выхватил еще одну сосульку и с размаху всадил ему в глотку. Глаза Горристера закрылись навеки. Элен, должно быть, догадалась о моих намерениях и, стряхнув с себя оцепенение, бросилась на Нимдока, сжимая в кулаке небольшой осколок льда. Нимдок закричал, и Элен воткнула, словно кляп, осколок льда прямо в его разинутый рот. Еще одно усилие, и Нимдок упал как подкошенный. Все произошло в одно мгновение. А потом целую вечность в пещере царило безмолвное изумление. Я слышал, как у AM перехватило дыхание. У нее отобрали любимые игрушки. Три трупа, и их уже не оживить. Конечно, ее могущества и способностей хватало на то, чтобы не дать нам умереть, но все же она не была Господом Богом. Оживлять покойников ей было не под силу. Элен взглянула на меня, и я прочел на ее потемневшем лице страх, но одновременно отчаянную решимость. Я знал, что в запасе у нас доли секунды. Потом AM опомнится и остановит нас. Я опередил Элен, кровь хлынула у нее горлом, и она упала в мои объятия. Я не разобрал, что именно выра- жало ее лицо перед смертью - невыносимая боль исказила ее черты. Но, возможно, она хотела сказать мне спасибо. Может быть. В таком случае - пожалуйста. С тех пор прошло, наверное, несколько столетий. Я не знаю. У AM с недавних пор новая забава. Она то ускоряет, то замедляет бег времени, и я перестал ориентироваться. Но сегодня я произнесу слово. Сейчас. Я готовился к этому десять месяцев. А может, сотни лет. Не знаю. AM тогда рассвирепела. Она не позволяла мне похоронить их. Хотя это все равно было невозможно. Как бы я стал рыть могилы в металлическом полу? Тогда она растопила снег. Напустила ночь. Рыча от ярости, наслала на меня саранчу. Ничто не помогало. Они оставались мертвы. Я уязвил-таки ее. И тогда началось. Я думал, что AM ненавидела меня. Я был не прав. Все ее предыдущие выходки были цветочками по сравнению с той ненавистью, которой дышал каждый миллиметр ее посланий. Она заверила меня, что теперь я обречен на вечные муки и спасения мне ждать нечего. Рассудок мой она не тронула. Я могу спать, мечтать, размышлять, печалиться. Я отлично помню всех четверых. Как бы я хотел… Впрочем, не стоит об этом. Я знаю, что спас их. Знаю, что избавил их от того, что случилось потом со мной, но все же… Я не могу забыть, как я убивал их. Не могу забыть лицо Элен. Это очень непросто. Иногда я хочу… А, неважно. AM переделала меня таким образом, чтобы я больше не доставлял ей беспокойства. Чтобы не мог разбежаться и, со всей силы двинувшись головой об какую-нибудь панель, раскроить себе череп. Чтобы не мог задержать дыхание и умереть от удушья. Чтобы не мог перерезать себе горло ржавым куском железа. Сейчас подо мной как раз зеркальная поверхность, и я могу видеть свое отражение. Вот как я выгляжу: Довольно большой студенистый шар. Почти шар. Рта у меня нет. На месте глаз - два белых пульсирующих отверстия, заполненных гноем. Вместо рук - два резиновых отростка. Туловище мое представляет собой бесформенную бугристую массу. Ног у меня нет. Я оставляю за собой влажный след. Тело мое изъедено ужасными серыми язвами. Таков я на вид: немое, влачащееся по земле существо, в каком никто не признал бы человека. Существо, настолько не похожее на обитателя этой планеты, что называть себя человеком просто непристойно. Мой внутренний мир: одиночество. Я живу в подземелье, в чреве AM, которую мы создали для того, чтобы она улучшила нашу жизнь. Мы так надеялись на нее… В конце концов эти четверо обрели покой. AM от этой мысли с каждым днем будет все больше сходить с ума. И от этого мне немножко лучше. И все же… AM победила… Она мне отомстила… Мне нужно крикнуть, а у меня нет рта. This file was created with BookDesigner program bookdesigner@the-ebook.org 04.10.2008 See more books in http://www.e-reading.mobi